Захлопнув челюсти, которые отпали после лекции нашего препода, мы молча вышли из класса.
Реформатор, завопив, что есть мочи обрушился на стену. На этот раз она оказалась бетонной. Увязнув в стене, словно муха в меде, Реформатор расслабился и позволил себя поглотить. Через секунду, его выплюнули с обратной стороны стены. И вновь стандартная комната три на четыре, без окон и дверей.
Он вздохнул и высунув язык, начал лапами счищать слизь, которая неизменно появлялась после перехода, как это называл его лиловый друг. Ничего не поделаешь побочный эффект. Хорошо, что такой. А если бы, например, после перехода, у него что-то, где-то выросло бы, а? Что тогда делать? А слизь терпимо. Неприятно, но терпимо.
Когда Вульф рассказал ему, что все эти комнаты забвения прилегают друг к другу по всему пространству и нужно всего лишь научиться пробивать стены, Реформатор ему не поверил.
Но после того, как лиловый кокон грациозно вошел, а затем вышел из стены, в другой комнате, причем вместе с ним, он поверил.
Правда в этой бочке меда было не все гладко. Впрочем как и всегда бывает. Первая сложность была в том, что в той энергетической форме, в которой пребывает Реформатор, переход не может быть таким комфортабельным, как в случае с ним, с Вульфом. То есть, ему, Реформатору, придется пробивать эти стены лбом, в прямом смысле слова. А Вултьф не нанимался ему в проводники. Он и так можно сказать вытащил его из петли.
После того, как он зарычав прыгнул головой вперед на стену, вместо ожидаемого результата, получил здоровенную шишку на лбу, лиловый кокон любезно рассказал о второй проблеме. Для того чтобы преодолевать стены, Реформатор должен был не думать о стене в момент проникновения. Эти слова ввели его в ступор, и у него нестерпимо зачесалось одно место, которое у него всегда чесалось, когда его вводили в ступор. Это он тоже ненавидел в своей первой форме.
Наплевав на приличия, он принялся яростно начесывать свое причинное место.
— А про что я должен думать?
— А про что хочешь. Только не про стену!
— А почему так?
— Ну я думаю, — протянул Вульф, — что эти стены наделены неким разумом. Который реагирует на воздействие. Вот чтобы его обмануть, нужно отвлечься.
— А…
— Извини, Реформатор, — но я спешу. Как нибудь сам разберешься, не маленький уже!
С этими словами, Вульф и Безмолвный исчез.
Реформатор произнес витиеватую фразу на своем родном языке. Примерный перевод сводился к перечислению родственников лилового кокона и способов их умерщвления с явным выраженным сексуальным подтекстом. Досталось и Безмолвному.
После нескольких неудачных попыток думать не о стене, когда собственно в эту стену врезаешься, ему удалось найти решение. Он начал вспоминать Ректорат, и его злость ко всему, что делает эта ненавистная организация, помогла ему забыть о стене. Стоило только Реформатору представить постое лицо Олега Павловича, этого лицемера и мнимого миротворца, он сразу неудержимо бросался вперед, представляя, как крушит этого наглеца в кровавый фарш.
Одно было плохо, ему периодически нужно был выныривать из комнат забвения во внешний мир, для того чтобы ориентироваться, куда собственно он двигается.
Спустя стен эдак десять, он и сам вдруг задумался: куда ему идти и что делать дальше. Ему нужно было тихое и укромное место, где бы он смог зализать рунную нить не дающую ему вновь пользоваться второй формой и по существу заметно сужающую оперативный простор для деятельности. Согласитесь, довольно странно увидеть бронированную тварь отдаленно напоминающую гибрид льва с тиранозавров, зашедшую в ближайшую забегаловку попить кофейку.
А от своей идеи, он не собирался отказываться. Ему нужен был этот парень. Во что бы то не стало. С другой стороны, с его метками тихое и укромное место ему не светит. Высунись только, сразу обложат. И он решил двигаться в сторону клоаки. Ближайшая находилась на границы Румынии или как там это место называется. Реформатор не был силен в географии этого мира. Хотя и клоаку назвать тихим и укромным местом, вряд ли получиться. Вернее укромным это да, а вот тихим…ну ничего как нибудь сдюжим. С этой мыслью, он опять представил Ректора и с оглушающим воплем ринулся на стену.
— Что у нас по этому Реформатору, — Олег Павлович, еле сдержался, чтобы не приложить эту фразу трехэтажным матом.
Он организовал внеочередной телекон со всеми командирами обойм, по всей территории, за которую отвечал Ректорат.
Но не гоже показывать своим сотрудникам, что ты раздражен. Влияет, знаете ли на трезвую оценку ситуации. А сейчас, как никогда, ему нужна была трезвая оценка. Его служба не смогла отследить, куда делся их старый «друг». И это несмотря на рунную нить! И это значит лишь одно — эта тварь затаилась и ждет момента улизнуть.
— Да понял, я понял! — Ректор резко перебил командира обоймы охранения на границе с клоакой, которые уже начал повторяться в докладе.
Привычку внимательно слушать и думать совершенно о другом, он выработал в себе уже давно.
— Игорь, — Ректор вспомнил имя командира, — больше ничего неожиданного не наблюдалось, — спросил Ректор, для того чтобы смягчить резкий тон. Спросил больше для проформы. Если бы что-то неординарное случилось, он уже бы это знал.
— Нет, Олег Павлович, ничего необычного, — только, вот… — Игорь замялся, говорить или нет, он недавно получил повышение по службе, и еще не привык к манере общения с Ректором.
— Говори!
— Ощущается некоторое колебание надпространственной сферы.